«Семь лун» театра «Ильхом» на «Золотой Маске»

На мой взгляд, невозможно пропустить этот спектакль. Он будет играться в ЦИМе в этот вторник и в среду. Прежде всего, потому, что Владимир Панков, работая на чужой территории, совершенно растворился в стиле «Ильхома», он принял и присвоил его целиком, найдя похожие постановочные приемы, характерные и для вайлевской школы, и для саундрамы. На самом деле, изумительно, как ташкентский театр до сих пор крепко держит форму, заданную безвременно ушедшим лидером. Панков сумел оказаться для ильхомовцем своим: когда я был в Ташкенте в конце декабря, то после недели саундрамы в «Ильхоме» (а я читал там параллельно лекции) артисты двух трупп устроили символическое братание. И в этом есть свой сюжет: для Вайля в театре было важно то же, что и для саундрамы: музыкальное построение сюжета, действие, подконтрольное музыке, экстатическое напряжение — порционное выбрасывание адреналина, спектакль в постоянном чередовании «напряжение — расслабление», игра «на грани выживания», «как в последний раз».
«Семь лун» по Алишеру Навои — становится как будто бы второй частью к одной из последних работ Вайля «Полеты с Машрабом», спектаклю острому и злому, где притчевость сочетается с социальной критикой, а всеприемлемость лирической души — с социопатией и ненавистью к любой форме власти. Жалко, что эти спектакли Москва не сможет увидеть вместе: тут очень ярко видно, как две стихии совпадают, сопричастны друг другу.
Лирический герой «Семи лун» Бахрам (его играет нынешний и.о. главы театра — блистательный артист Борис Гафуров) рождается как поэт, стремится стать «первым и высшим» и стремительно падает вниз, достигнув точки насыщения. «Семь лун» — спектакль про трагедию завышенных желаний, про то, что властолюбие есть паранойя, и прежде всего она ранит лирическую душу, душу художника.
Панков выстраивает удивительный баланс между азиатской тиранией и распадом европейского человека. Здесь экстатический наркотический дурман властолюбия рифмуется с какими-нибудь европейскими алкогольными блужданиями в духе Аполлинера или Бодлера. В этом смысле поэтическая душа не имеет ни географии, ни времени. Власть доводит себя до саморазрушения, в основе властолюбия — душевная пустота, требующая заполнения. Панков делает невероятные красивые сцены, полные мощных образов. Вода в тюбетейке. Расстрел граната. Гранат, сочащийся кровью. Сцена лишения девственности, решенная в сугубо цветовых, музыкальных интонациях, где стон — уже музыкальная фраза. Мы становимся свидетелями какого-то глобального межкультурного пира Сарданапала, полного рафинированного наслаждения, изысканного разврата, божественной поэзии и маниальной воли к власти и разрушению.

Текст: Павел Руднев
Источник