перевод Соломона Апта

«Орестея» в «Ильхоме» – это страсть, любовь, ненависть, хор в стиле рок-н-ролла и все это – сегодняшнее отношение к жизни, к смерти, к Богу.

Прошло 2463 года с тех пор, как жил Эсхил. В молодости он был рядовым солдатом, защищал свою родину в самых известных войнах того времени – при Марафоне, Саламине, Платеях. Он очень ценил победы в этих войнах, намного больше, чем потом ценил свои личные победы в состязаниях драматургов, а их было не менее 13-ти! Всего он написал около 70 трагедий, нам известно только 7. Он прожил долгую, для своего времени, жизнь. Что-то около 70-ти лет… И, как многих его сограждан того времени, а потом и многих представителей человечества в разные века, писателя интересовала прежде всего проблема гармонии…

Сколько позволено человеку? Что случается с ним, когда он преступает меру? Что есть грех? И какой должна быть расплата? Неизбежно ли отмщение? Возможно ли прощение? Убийство, месть и возможность прощения – из этих коллизий состоит трагедия «Орестея».
На глазах зрителей древнегреческого театра не убивали и не мучили, не лились потоки крови. Не было ничего такого, к чему уже привыкли мы, насмотревшиеся триллеров, фильмов ужасов и т.д. Но, слез, сердечной боли и страданий было очень много. И особенно у Эсхила, и особенно в самой совершенной трагедии – трилогии «Орестея», в которой человеческие отношения стоят на первом месте, а божественное на втором, в которой почти каждый герой, всякий раз пытается сопротивляться тому, что ему предписано на небесах.
Да, все герои «Орестеи», так или иначе, манипулируют друг другом, но впервые в истории автор-драматург дает право своим героям принимать решения, от которых зависит их судьба и судьба людей рядом с ними. И если побеждает в Агамемноне гордыня, когда он ровняет себя с Богом, или когда он выбирает между отцовской любовью и славой полководца славу и смерть дочери – это его выбор…
Сюжет трагедии –  условие для современной интерпретации.
Сюжет таков: после троянской войны, начатой, из-за прекрасной женщины – Елены – возвращается царь Агамемнон. Его встречает жена, которая не видела мужа 10 лет. У нее любовник и застарелая ненависть к мужу из-за убийства им одной из их дочерей… Она расправляется с мужем, но ей, уже в свою очередь, мстит их общий сын – Орест. За ним же потом тоже охотятся… Всеми этими перипетиями управляют, бесстрастные Правители – Боги. Им тоже интересно – кто кого победит? Чей ставленник окажется сильнее?
«Орестея» в «Ильхоме» – это история практически нашей жизни, где нами управляют, мы манипулируем, а кто выиграет – до конца никогда никому не известно… А уж кто прав, а кто виноват…
В истории, представляемой на сцене «Ильхома» сам зритель сможет стать судьей все происходящих убийств и присяжным для всех убийц.
Итак, на сцене театра «Ильхом» трагедия Эсхила «Орестея»: «Агамемнон», «Жертва у гроба», «Эвмениды».

Слово режиссёра: ПУТЕШЕСТВИЕ, КОТОРОГО НЕ МОГЛО НЕ БЫТЬ.

Чтобы не написать об «Орестее» не будет удивительнее самого текста Эсхила, позволяющего извлекать из него множество смыслов, энергию действия и все мыслимые и немыслимые ассоциации при сочинении спектакля. В многословном переводе, местами кружащий и петляющий, этот текст не сразу даётся. И, однозначно, даётся не всем… Далеко не часто театр к нему и обращается. Случайно ли, что «ильхомовская» постановка вторая за последние десятилетия на драматической сцене в постсоветском пространстве? И разве только в последние? На то много причин.
С трилогией, оставленной нам в наследие 2,5 тысяч лет назад, и мы сближались не просто. Был ли я озарён особым светом, сознавая, что ставлю   классику классики, пьесу пьес? Если и был, то не с первых шагов… К тому же  идея постановки родилась на этот раз не у меня и не в Ильхоме. Она принадлежала Рейнхарду Крумму, занимавшему до недавнего времени пост директора Центрально Азиатского бюро фонда Эберта и никогда до этого не продюсировавшего театр. Случай оказался  «из ряда вон выходящим» и для Фонда, занимающегося сугубо развитием политической культуры в обществе и для  меня, привыкшего генерировать собственные идеи и, ранее не планировавшего обратиться к Эсхилу…
Предложение неожиданно нашло во мне отклик. Не стану говорить про голос судьбы в духе древних трагедий, не стану говорить и о том, что такого рода масштабные работы  невозможно делать без  реальных спонсоров и продюсеров, что отражает суть уже нашего времени. Так или иначе, что-то сошлось и мы начали работу.
Господин Райнхард Крумм на первой встрече сказал, что его вдохновляют уроки высокой  классики и политический аспект эсхиловской трагедии (чуть ли ни пример первых шагов демократии), отразившей кризисный период в истории Древних Греков, разразившийся сменой законов и образов мыслей  в обществе.  Он вспомнил, с каким воодушевлением принял московский спектакль Питера Штайна времён распада СССР, перенесшего на российскую землю свой в прошлом знаменитый в Германии спектакль….Я следом обратился к своим впечатлениям от импортированного спектакля  —  в нём работали известные московские актёры, он шёл более 7 часов с двумя перерывами…и… не вспомнил ничего особенного, что сохранило бы какой-то всплеск  мыслей и эмоций…Так, наверное, бывает, когда тебе показывают про другую, не твою жизнь или делятся сном ни о чём тебе не говорящем лично…
Надо сказать, что в «Ильхоме» случилось уже второе обращение к Древним Грекам.  Первое было в 2002 году в постановке также известного немецкого режиссёра Ханс Гюнтера Хайме, для Eвропейского фестиваля в Реклингхаузене совместно с известным швейцарским Theatre Vidу – Lausanne E.T., где была поставлена «Алкеста», предваряющая ильхомовскую «Медею». В решении Хайме «Медея» предстала  историей чужестранки, представительницей меньшинств отвергнутой монолитным обществом. Прививка европейского, точнее немецкого, театра однозначно более других  обращающегося  к античному театру, принесла нам успех в Германии и не мало размышлений у себя дома про то, как мы играем «не наш» спектакль, отмеченный чистотой линий и минималистическим решением,  немецкой традицией строгого театра мысли, особым чувством юмора, равно как чувством трагедии, нами впрямую нечитаемым…
На одной из встреч я  обронил г-ну  Крумму, что Древние Греки в Европе «работают» лучше, чем за её пределами – особенно в нашем евразийском пространстве, смешавшим в сознании людей атеизм, язычество, христианство и ислам  в никому  не известной пропорции.  Но так ли это?
В любом случае, я и Крумм понимали, что ставить буду так, как почувствую.
Выразить «классический пример первых шагов демократии» не обещал … Отдадим должное нашим партнёрам – никакого вмешательства  в осуществление замысла, мы не знали… Думаю, что и наш  продюсер понимал, что в реку с названием «Орестея» мы должны войти сами и, если уж заплывём в её воде, то и передадим  как-то многозначность сюжета трилогии… А в воде этой, как известно, дважды не поплаваешь (не это ли был просчёт Питера Штайна, перенесшего свой немецкий спектакль в постперестроечную Москву, равнодушно принявшую «импортный товар»?).
Работа шла нестандартно. Нам хотелось как-то  понять, как люди сегодня реагируют на идею поставить «Орестею. С одной стороны актёры начали «разминать» характеры и ситуации – прокладывать типичный для «Ильхома» путь к ним через импровизацию (видео архив спектакля  сохранил сотни сделанных для него набросков).  Параллельно мы собрали группу людей, представляющих срез «ильхомовской» аудитории: от студентов и профессиональных историков до просто интересующихся театром людей разного возраста. Мы попросили их почитать одни и те же сцены из «Орестеи»  в разных переводах. Сверив впечатления,  выбрали малоизвестный перевод Соломона Апта… Думаю, что не ошиблись. Он оказался самым прозрачным и ясным для наших сегодняшних ушей, плохо слышащих слово со сцены…
Мы встречались с отобранными нами людьми несколько раз, говорили о содержании трилогии и о жизни, об их личных  ассоциациях,  вызванных историей, пытались понять чем задел их текст Эсхила… и задел ли? Реакция была разной.  Кто-то прочитал Эсхила,  как собрание знакомых (а кому-то вовсе нет) мифов. Кто-то – с точки зрения Клитемнестры, убивший героя войны – мужа, потерявшей, по воле последнего, родную дочь Эфигению, принесённую в жертву военным амбициям Агамемнона. Камнем преткновения стало оправдание Ореста судом Афины, покаравшего смертью  за смерть отца свою мать… Почти все склонялись к утверждению, что «оправдание убийства»  – самая противоречивая коллизия трилогии и никогда не будет принята зрителями нашего евразийского пространства, где мать, особенно, возможно,   в Узбекистане, остаётся культом семьи… Что люди выросли на «Преступлении и наказании» и оправдание Ореста – вызовет смятение в умах, несогласие и помешает любому размышлению на тему перемен в жизни такой ценой. Я молчал и слушал людей, которые говорили в связи с пьесой, игравшейся некогда в громадных пространствах, собирающей  толпы людей сравнимые сегодня разве что со скоплением народа на мировых спортивных  играх или на выступлениях громких имён рок и поп индустрии…
Между тем, тени Эриний со впалыми воспалёнными глазами, жаждущими Наказания Ореста, с лицами героев Достоевского, образы  Ореста и Аполлона, Агамемнона, Клитемнестры и Электры, несчастного и убогого Эгиста, пережившего уничтоженных братьев, с их  безумными семейными  историями стали возникать в актёрских импровизациях, всё более проникать в меня и становиться ближе и ближе… По-другому стала пониматься  эсхиловская дотошность в поисках причины  причин происходящего…

Явственно увиделось, что Троянская война, не смотря на участие в ней богов и героев – не великий миф, а лишь предтеча будущих рутинных, бессмысленных войн, начинавшихся и начинающихся из-за ложных амбиций (неважно политических или личных), придуманных доктрин идеологий,  денег, захвата месторождений, вспыхивающей на ровном месте национальной вражды или просто чьей-то измены… Елена – жена младшего Атрида – Минелая, влюбилась в троянца – в нашем спектакле донельзя простого парня Париса. Минелай, брошенный ею сломался, как может сломаться гламурный герой в связи с совершенно неожиданной для него и вышедшей из под контроля ситуации. Старший, царствующий брат Агамемнон, не простил обиду младшего, и двинулся с войной на Трою… Не остановило ничто, даже необходимость принести в жертву дочь родную – Ифигению. Принёс…10 лет продолжалась война!
Гермec-меняла….
Забравши мужа, он шлет жене

Легкую урну с тяжелым грузом…

Над пеплом плачут навзрыд, хваля

Бойца усопшего… Но кто-нибудь

Прибавит шепотом:

«Погиб-то он за жену чужую…»
10 лет… Тысячи урн с прахом… Наконец, Победа! И в первый же мирный день младший брат Минелай, возвращаясь с похода, тонет в морской пучине. В первый же вечер, доплыв до дома, старший – Агамемнон – тонет в ванне, захлебываясь собственной кровью от ножевых ранений, нанесённых женой и её любовником. Боги, решившие, что самое страшное – поход в Трою, позади, отвлеклись и не сберегли Героя. Никого Ничто не остановило….
Также, как  много раньше, ничто не остановило Атрея, отца героев, от чудовищного преступления… В борьбе  за власть, в ненависти накормил он брата Фиеста  мясом его собственных детей, по случайности, оставив в живых Эгиста, выросшего с младенчества в изгнании и, в нужный час взрастившего мечту о месте в постели Клитемнестры…
Так в «Ильхоме» возник многоголосый космос человеческого бытия…Эсхиловская «Орестея» стала одним из самых больших по составу, самым сложным и дорогим по технологии спектаклем театра. Это не было целью. Это стало потребностью в ходе работы над текстом. Мы стремились к простоте изложения, мы не могли отказаться  от игры с множеством его смыслов…
В спектакле соединились слово, игра, хоры в стиле классического 1970-80 годов рок-н-ролла, тотальное мультимедиа. Часть текстов Хора мы передали бесстрастно-агрессивным телевизионным ведущим, комментирующим события на русском, английском и узбекских языках. «Живые  видеокамеры» создали в спектакле атмосферу  какого-то «нереального реалити-шоу», разрушающего границы сцены и зала, протекающего в неизмеримо большем пространстве, виртуально много превосходящем  древние греческие амфитеатры. Все  убийства и покаяния героев о содеянном, происходят в нашем спектакле уже не в масштабах упомянутых стадионов, а в беспредельном  медиапространстве, в котором живёт сегодня человечество.
Решение спектакля возникло в ходе многочисленных импровизационных репетиций.  «Орестея» –  Театр Театров – стоила любого вложения, чтобы заворожить и привлечь внимание сформированного (или деформированного) телевидением и интернетом сегодняшнего зрителя.
Именно эти медиа превратили сегодня Планету в громадный медиатеатр, в считанные минуты собирающий немыслимую аудиторию вокруг масштабных  зрелищ и кровавых злодеяний… Увы, другим миллионы не привлечёшь… Забудет ли кто-то, из ныне живущих, кадры прямой трансляции врезающихся в здания Нью-Йоркских высоток пассажирских самолётов или осаду Школы с детьми – заложниками в Беслане, перемежающимися «полями чудес» и прочими шоу – противопоставляющими человеческой трагедии человеческую глупость?
Мы играем со зрителем в понятные игры, сохраняя многомерность эсхиловского пространства на перекрёстке с нашей действительностью — возможно много более смутным временем, чем тем, что знали Древние Греки в их дни – молодости человечества. Греки оставили нам свои мифы, философию, красоту скульптур и свободу духа…
Что оставим мы? Глобальную рыночную экономику, которая превратила в товар всё и вся? Впрочем, кто это мы? Вряд ли я возьмусь говорить про всё человечество, живущее в наше время…Жизнь каждого из нас связана с историей собственной страны собственной историей, историей семьи.
И разве это не пространство жизни сравнимое с пространством событий «Орестеи»?  Что мы, кто мы сегодня? Мы стали меньше эллинов? Примитивнее? Нам остаётся завидовать колыбели культуры человечества? Тому, как естественно жили Греки по соседству со своими богами и общались с ними на равных? Тому, как оспаривали право, наперекор судьбе, принимать самостоятельно важные решения в своей  жизни.
Возможно ли сегодня совершить равное древнему мифу и сделать мир лучше?  В жизни всегда есть место подвигу –  учили (и учат?) подростков. Какому и ценой чего? – не спрашивали мы недавно.
Философским центром спектакля, так или иначе, стал Орест – последний Атрид, к которому обращены все эти вопросы, который и сам задаёт их не меньше. В нашем спектакле он почти мальчишка, которым в своих интересах управляют и Боги и люди.
Боги в нашем спектакле узнаваемы, поступки их — поступки земных «сверхчеловеков» или тех, кто думает, что таковыми являются. Лишь совершив убийство, которого так жаждали ВСЕ,  Орест начинает взрослеть и видеть всё в реальном свете…
Каждый из нас часть истории. Трудно разглядеть нас самих в потоке повседневной жизни. Но кое-что, возможно, мы в силах понять, перечитывая  древние мифы: то, как  красивы они и глубоки. И ещё: мы сами — персонажи всё тех же старых, как мир, историй или поднялись хоть на толику, избежав бессмыслицы и повторения прошлого?
Впрочем «поднялись» – к спектаклю нашему отношения не имеет. Учить кого-то дело тяжёлое. Мы остаёмся лишь театром.
Но Благословлен Театр, который приближает зрителей к Мифам. Правда, трагична участь его в роли Оракула или Кассандры из той же «Орестеи», не угодившей сильному мира сего Аполлону, и обречённой за это и даром пророчества, и даром одиночества… Так как мало, кто слышит и понимает слово Предсказателей и Пророков… Что дойдёт из сыгранного и произнесённого нами – не ведаем. Но… переживший что-то человек – уже не мало.
Судьбу Ореста, оставшегося последним в истории взлёта и падения Дома Атридов в нашем спектакле решают не только Суд Афины, но и зрительный зал…
Вряд ли уместно раскрывать все тайны… Надеемся, что «ильхомовский» спектакль в какой-то мере приблизит зрителя к ним.
…Уже в конце репетиций, когда сомнения одолевали на каждом шагу, и ещё невидимый результат висел роковым «дамокловым мечом» над всеми создателями,  я мог определённо сказать – это была хорошая идея поставить в Ильхоме «Орестею».

Постановка – Марк Вайль

Продюсер – Игорь Ратанов

Сценограф – Василий Юрьев

Композитор – Артем Ким

Художник по костюмам – Мария Сошина

Режиссер видеоряда – Талгат Баталов

Кинооператор – Рифкат Ибрагимов

Компьютерный дизайн – Михаил Цветков

Монтаж – Николай Леонов, Талгат Баталов

Художник-постановщик видеоряда – Иван Правоторов

Помощник режиссера – Владимир Юдин

Действующие лица и исполнители (в порядке появления в каждой части):

Часть первая.  Агамемнон.
Агамемнон – Илья Дудочкин

Клитемнестра – засл. арт. Узбекистана Ольга Володина

Эгист – Фарух Халджигитов

Аполлон – Антон Пахомов

Гермес – Козак Дюрин

Кассандра – Малика Усманова

Сатиры – Антон Пахомов, Вячеслав Цзю

Минелай, Офицер – Александр Камилов

Елена, Горожанка – Эвелина Юсупова

Старшая Горожанка – засл. арт. Узбекистана  Марина Турпищева

Пожилой горожанин – Вячеслав Цзю

Прорицатель Калхан – Всеволод Сучков

Погибший солдат – Владимир Юдин

Парис, Дозорный, Солдат – Павел Лукашенко

Дозорный, Контуженый солдат – Шамиль Ибрагимов

Дозорный, Слепой солдат – Георгий Кобылин

Комментатор – Тайлер Поламски

Комментатор, Горожанка – Алена Лустина

Комментатор, Горожанка – Райхон Уласенова

Комментатор, Горожанка – Васса Дергалева

Городские музыканты – Тайлер Поламски,  Сухроб Назимов, Сергей Анухин,  Ян Добрынин
Ведущие камеры – Александр Борисов, Тимур Карпов

Часть вторая.  Жертвы у гроба.

Орест – Денис Бойко

Электра – Христина Белоусова

Пилад – Владимир Юдин

Старшая Горожанка – засл. арт. Узбекистана Марина Турпищева

Кормилица Килисса – Васса Дергалева

Часть третья.  Эвмениды.
Афина – Алена Лустина

Тень Клитемнестры – засл. арт. Узбекистана  Ольга Володина

Эринии – Вячеслав Цзю, Фарух Халджигитов, Наргис Абдуллаева, Марина Турпищева, Илья Дудочкин, Георгий Кобылин, Камилов Александр, Всеволод Сучков, Павел Лукашенко, Эвелина Юсупова, Малика Усманова

Пацифисты, городские музыканты – Сухроб Назимов, Сергей Анухин, Тайлер Поламски,  Ян Добрынин.