Гамлет в «Ильхоме»
Мухаббат Туляходжаева, доктор искусствоведения/ ХУМО, 1 октября 2009
Как ставить «Гамлета»? Этим вопросом задается, пожалуй, каждый здравомыслящий режиссер на протяжении вот уже более четырех столетий. Возможно все дело в том, что эта пьеса таит в себе много неясностей и загадок и постановщики надеются разгадать неразгаданное?
Овлякули Ходжакули режиссер спектакля пытается отойти от стереотипов и разрушает, уже ставшую хрестоматийной, традицию постановок данной пьесы. И в этом есть ощущение необходимости какого-то нового взгляда. Постановщик ломает очередность эпизодов, опускает некоторые сцены, перекраивает монологи, текстовую основу (переводы Б. Пастернака и А. Чернова) и выстраивает спектакль по собственной литературной версии, находя ей своеобразную форму в сценическом пространстве.
В центре площадки установлен помост, за ним находится задник, со встроенными в него створчатыми дверьми, которые несут функциональную нагрузку и играют активную роль (художник М. Сошина). Они откроются и перед зрителем предстанут основные герои трагедии. Через эти двери будут входить и выходить персонажи. Ожившей картиной предстанет на фоне распахнутых дверей, сцена купания Клавдия и Гертруды, омывающих себя после любовных утех. За их действиями будет наблюдать Гамлет. И станет понятно, почему так неистово зазвучат его слова: «Какая скорость!.. Здесь добра не будет. На всем кровосмешения печать».
Вся эта конструкция окрашена в красный цвет, несущий в себе заряд тревоги, нервного напряжения и ярости. Все точно очерчено, определенно и категорично. По обе стороны этой конструкции установлены разной величины барабаны, все они настоящие, естественные. Их звуки, то робкие, то напористые, воссоздают ритмический, шумовой и музыкальный фон спектакля.
Интересна и стилистика спектакля, в ней можно уловить ориентальные мотивы, которые прочитываются в костюмах, пластике движения актеров, в трехъярусном построении мизансцен, напоминающих композицию восточной миниатюры. Вместе с тем присутствует и атмосфера стихии карнавальной шутовской оргии. Так причудливо соединяются в этом спектакле театральная культура Востока и Запада.
Если вспомнить известные трактовки образа Гамлета, будь то в театре или в кино – И. Смоктуновского, В. Высоцкого, М. Гибсона, Е. Миронова (сравнения так и напрашиваются), то в трактовке ильхомовском Гамлета в исполнении А. Пахомова есть разительные отличия. В спектакле четко прочерчивается судьба пылкого, непосредственного, доверчивого и открытого юноши, по воле судьбы, попавшего в водоворот явных мирских несоответствий и пытающегося «восстановить» «расшатавшийся век». Его неокрепшее сознание сталкивается с мощным напором иной морали, иных моральных устоев.
Для ильхомовского Гамлета не столь важно ответить на вопрос «Быть или не быть». Режиссер сознательно начало этого известного монолога переносит в сюжетную канву представления, которое разыгрывают не только бродячие актеры, но и главные герои пьесы. «Быть или не быть» произнесут – Клавдий, Гертруда, Полоний, Розенкранц, Гильденстерн. А что же важно? Важно разобраться в самом себе. «Я трус?» – задается вопросом Гамлет. Его мучает этот вопрос. Гамлет Пахомова борется с самим собой, он должен решиться. «Фу, как стыдно» – брезгливо произносит Гамлет самому себе. И потом решительно прозвучат его слова: «Трезво, точно, сухо проблему расчленю своим умом. В работу мозг!..». Выход найден. «Поставим опыт… в пьесу, как в ловушку, мы и загоним совесть короля». Сколько ярости и обдуманности, возмущения и сдержанности в словах. Но физические силы покидают Гамлета, и он падает на помост, распластав беспомощно свои руки. Возможно, в этой беспомощности и заключена духовная сила Гамлета, теперь уже готового к новым испытаниям.
Сколько безудержного темперамента, эмоционального напряжения в игре актера в сцене с матерью. Только в финале этой сцены, осознав, что совершил убийство Полония, он вдруг почувствует себя беззащитным мальчиком, которому так необходимо материнское сочувствие. Его слова «спокойной ночи, мама» прозвучат так пронзительно по-детски, в них раскаянье и просьба простить.
Неожиданный оборот обретает и образ Клавдия в исполнении Б. Гафурова. В душе он сибарит. Его герой изнежен и порочен, а циничность заложена в нем изначально. Актер пытается обнажить в герое своеобразную властность человека, которому дозволено все. Яркой и запоминающейся становится сцена встреча с Розенкранцем и Гильденстерном. Он радушен, улыбчив, ироничен, но за этим вдруг прорывается откровенное презрение и издевательство.
У него нет раскаянья за содеянное преступление. Он должен удержать власть и королеву и потому пойдет на любые действия. «Боже, я такой, каким меня ты сам и сотворил, так чья вина?». Актер не ищет оправдания Клавдию, но дает зрителю понять, что его герой не в силах изменить собственную судьбу и пройдет начертанный путь до конца.
У Гертруды М. Турпищевой тоже своя внутренняя правота, потому и не стыдится откровенности в выявлении своей страсти. Она может быть соблазнительной и дерзкой, тихой и сосредоточенной, может говорить только взглядом, незаметным коротким жестом. Актрисе мастерски удается передать ужасную судьбу своей героини, гибнущей в напряженной борьбе со своим чувством.
В спектакле Гораций О. Володиной больше созерцает, чем действует. Но он не скептик. Жестом, взглядом он передает внутреннюю, напряженную жизнь своего героя. Да, он присутствует в обстоятельствах, но помешать, изменить их ничем не может. И в этом трагизм его положения. Порой, кажется, что он есть некая материализованная оболочка отца Гамлета, которому суждено проследить весь путь судьбы собственного сына.
В спектакле много интересных актерских работ, среди которых выделяется Офелия в исполнении А. Цимерман. Это юное создание, она кокетлива, добродушна, во всем и всем послушна. Ей не дано будет понять Гамлета, как, впрочем, и своего отца и брата. Она резвящийся ребенок, не знающий забот, уверенная в том, что все вокруг добрые и милые люди. Она видит мир светло и радостно. Наверное, поэтому первое жизненное испытание не может выдержать её неопытное сознание. Она, по сути, становится первой невинной жертвой той трагической шутовской оргии, произошедшей в стенах Эльсинора.
Финал спектакля выглядит несколько скомканными, как будто режиссеру не хватило времени, чтобы поставить точку. Но есть надежда, что финал будет найден, ведь в театральном спектакле возможны перемены.
