«Братья и Лиза» Игры…

Юрий Александров. Неизвестный известный Ильхом

Нервы, нервы, вся жизнь на нервах.

В театре «Ильхом» двадцать четвертый сезон начинался очень нервно. Несколько ключевых фигур сложного театрального организма по разным причинам покинули театр. Все нервничали, вводили новых исполнителей в старые спектакли. Вводили в основном студентов Школы театра. Им учиться еще целый год, а их вводят на роли. Смогут ли? Или сразу решат, что стали незаменимыми?..

Нерв нервного начала отозвался и в конце сезона. Кризисный «двадцать четвертый» завершился достойно, даже ярко, обнадеживающим спектаклем по пьесе А.Казанцева «Братья и Лиза». Режиссер и сценограф Виктор Немченко. Художественный руководитель постановки Марк Вайль.

Трудно сказать, когда М.Вайль перенервничал больше – в начале этого сезона или в конце. Все – на грани. Так или иначе, но на грани и рождается нечто стоящее.

Два главных исполнителя Антон Пахомов (Симон) и Алена Лустина (Лиза) в конце сезона окончили Школу драматического искусства «Ильхома». Их работы привлекали особое внимание. Состоялся их настоящий, не «вводный» дебют в главных ролях.

Борис Гафуров (Петр) год в театре не работал, в 24-м сезоне вернулся. Петр – первая его работа над новой ролью после разлуки с театром, где он артистом стал.

ИГРА с детством и старостью.

Их здесь нет, этих Симона и Петра в детстве, нет, потому что они давно уже не дети. Но они есть. На сцене появляются Артем и Кирилл Дульцевы, они играют Симона и Петра в детстве, играют без слов, у А.Казанцева таких персонажей нет, а для ильхомовского спектакля очень важно овеществлять несуществующее, опредмечивать беспредметное, материализовать исчезнувшее. Играть на грани. Гранями, с границами в «пограничных» зонах.

Мы видим шкодных пацанов в трусиках, делают зарядку, подглядывают за ширму – там интим, они нереально-реальные, как само детство. Настоящая реальность детства наступает только в старости.

Придуманные в спектакле герои-дети задают ему особую тональность игры с гранями.

ИГРА с рамками и рампой.

В спектакле придумали веранду дома, где живут братья. Рамы этой веранды, как клетка, они расчерчивают всё пространство действия так, что все и всё оказывается для зрителя в рамках, как на картинах. Всё от всего отделено. Все отделены от всех.

Этот ход создает иллюзию подглядывания, как будто с высокого тротуара заглядываешь в не завешенные окна.

Как только герои выходят из-за решетки веранды, как только мы видим их не через разрывающие картинку рамки, сразу наступает облегчение: можно не подглядывать, а смотреть, они не разделены, они не в клетке. Но облегчение оказывается иллюзорным. Вид другой, а существо не изменилось, свободы в этой жизни нет по обе стороны решетки.

ИГРА с жизнью и смертью.

Опасная игра, но чем опаснее, тем привлекательней. Как в цирке, опасный трюк притягателен. Работает магическая сила архетипа.

На наших глазах один из братьев вешается. Самоубийство не удается. Наступает пора убийства. И убийство не состоялось. Веревки, вопли, конвульсии, хрипы – все вполне натурально. Странно: игра со смертью обостряет ощущения жизни.

ИГРА с огнем и водой.

В течение всего спектакля регулярно гремит гром, сверкают молнии – это лейтмотив, но в действие из-под дождя здесь входят в чистых кроссовках, с сухими волосами. Якобы дождь. А из водосточной трубы льется струя воды без всяких якобы.

В доме братьев есть камин. И топор, поленья – всё натуральное. Огонь в камине имитируется красным театральным фонарем. Светит, но не греет. Но возле этой имитации греются. Якобы тепло.

А настольные лампочки зажигаются и гаснут по-настоящему, безусловно. Игра с реальным и условным огнем, игра с водой, которая то реально льется, то предполагается, создает грань между условностью и натуральностью. И с этой границей играют, её перемещают, выдавая реальное за условное, иллюзорное за существующее. Театр – жизнь. Жизнь – театр.

ИГРА с безумием и логикой.

У происходящего на сцене в этом спектакле особая логика. Логика отсутствия окончательной определенности.

Главный сумасшедший среди действующих лиц – Симон (А.Пахомов). Каких только игр не затевает, каких только средств не использует: изображает и живых и мертвых, раздевается и переодевается, играет и в людей и в животных, является и оракулом-пророком, и бедным родственником-нахлебником.

В этих игровых метаморфозах Симона-Петра есть и логика, и расчет. Его игры-интриги объяснимы не изнутри, для Лизы и Петра они до поры до времени непонятны. Со стороны все логично – человек борется с одиночеством.

Как только герои А.Лустиной и Б.Гафурова начинают чувствовать эту нормальность ненормальности, к ним тут же проникаешься сочувствием. Петр и Лиза перестают быть слепо-душевными или душевно-глухими, для них появляются новые критерии разделения норм и аномалий.

А ильхомовский критерий – игра. Отсутствие способности к игре – симптом безумия.

ИГРА с мечтами и памятью.

По ходу действия все трое все время что-то, кого-то вспоминают. Но прошлое не ушло. Для Симона умершие родные, для Лизы – отец, для Петра – та же Лиза: все живут в настоящем.

По ходу действия все трое постоянно мечтают. Лиза, появившись в доме братьев, тут же объявила: «Хочу в Австралию!» Оказывается, что стоит только захотеть. Во втором действии она вернется в дом братьев австралийской дамой. Теперь у нее есть муж, есть дом, деньги и стабильность, есть невероятная, но очевидная сказка, ставшая былью.

Зачем, спрашивается, вернулась?

Для Лизы из Австралии прошлое стало мечтой. Всего четыре года прошло во время театрального антракта, условно прошло, а безусловно лишь то, что на Лизе появился другой наряд, безусловно, что нигде в мире, ни за какие деньги не найти той живой, многогранной игры с Петром и Симоном, которая была, которой Лиза жила, о которой теперь разбогатевшая Лиза мечтает. Или «с жиру бесится»? И правда ли то, что она живет в Австралии? И так, и так. Важно не окончательные истины устанавливать, они, эти окончательные истины чаще всего и есть обман.

Мечтает и Симон. Стать пророком. Мечтает и Петр – выпить еще одну. Они мечтают, как вспоминают, мечтают о том, что было.

Что так трогает в этой изменчивой чехарде? То ли есть, то ли нет, то ли было, то ли будет, то ли правда, то ли ложь? Все на грани.

Похоже, что душевное состояние наше на грани столетий, на рубеже тысячелетий этой самой чехардой довольно точно выражается.

А что театр? Он и сам существует в этой чехарде. Продолжает сочинять спектакли про жизнь и ее совсем невидимые стороны. Стремится удивлять точеными гранями искусства.

Как известно, игра света на гранях бриллианта следствие ювелирной тонкой и точной обработки камня. Алмаз – природа, бриллиант творится мастерством, чтобы удивлять рукотворными играющими гранями. Для чего? Просто для красоты.