«Ильхом»-2009: Безотцовщина
Дарья Борисова. Фергана.ру/ 30 Апр, 2009 at 12:07 PM
Завершился российский театральный фестиваль «Золотая маска», а вместе с ним и программа спектаклей театров из стран постсоветского пространства – «Маска-плюс» – которая стала, по сути, отдельным фестивалем, только неконкурсным. По тому, как были расположены в расписании спектакли театра «Ильхом», было понятно, что ташкентцам тут оказан режим максимального благоприятствования: «Радение с грантатом» и «Орестея» стояли в списке «Маски-плюс» последними, т.е. игрались в дни, когда итоги основной программы были подведены, призы розданы, и московский театральный люд мог спокойно, уже вне круглосуточной фестивальной суеты, сосредоточиться на театре, от которого здесь всегда ждали новаций, глубоких впечатлений, эстетических открытий. Немаловажным был и фактор цехового сочувствия: это первые московские гастроли «Ильхома» без Марка Вайля (основатель и руководитель театра был убит в Ташкенте, в ночь с 6 на 7 сентября 2007 года, накануне премьеры «Орестеи»).
Для участия в программе «Маски-плюс» были выбраны два последних спектакля Вайля: «Радение с гранатом» (авторы драматургической основы – сам Вайль и Дмитрий Тихомиров, премьера состоялась 9 октября 2006 г.) и «Орестея» Эсхила (премьеру сыграли-таки 7 сентября 2007-го, как завещал постановщик).
В обоих сюжетах – жуткие убийства. Ни в том, ни в другом представлении нет места юмору, озорству – приметам многих прежних спектаклей Вайля. Теперь и вправду кажется, что он предчувствовал беду какой-то высшей, обостренной интуицией художника. От «Радения» к «Орестее» интонация тревоги нарастает: ноты щемящей тоски по утраченному времени перерастают в крик и спазм перед извечной, нескончаемой спиралью рока.
Тем более удивительно, что сходное звучание присуще двум совершенно разным спектаклям. «Орестее» приписывают революционность, между тем как революционно как раз «Радение с гранатом». Не формой, но содержанием. Авторы пьесы стянули покров с темы, которая в Узбекистане старательно камуфлируется, а вне пределов региона вообще никогда не выплывала.
Тема эта взята авторами не с потолка, а из истории родного края (в доказательство чего в гастрольном буклете «Ильхома» приведены выдержки из документов, газетных заметок той эпохи). В досоветском Туркестане существовала традиция особого танца, исполняемого привлекательными мальчиками-подростками, юношами, которых называли «бачи». Их творчеством могли наслаждаться только мужчины, многие из которых влюблялись в прекрасных юнцов, ревновали и даже убивали соперников. Но в спектакле поражает даже не сама тема – скрытый культ гомосексуальности в сердце мусульманского мира – а ракурс, в котором она предстает.
Задает этот ракурс главный герой – русский художник Нежданов (его реальный прототип – живописец Александр Николаев). Он пришел на туркестанскую землю в составе царского войска, будучи штатным фотографом, влюбился в старый Ташкент, оставил службу, принял ислам (в новой вере он стал Усто Мумином – Тихим Мастером).
Решающую роль в перемене его участи сыграло погружение в атмосферу одной чайханы, при которой жили и выступали бачи – воспитанники и наложники чайханщика Тахира. В их замкнутом мирке, в их затейливом танце и, наконец, в их лицах и телах Нежданов видит одну лишь красоту. Запечатлевшие бачей картины – это высокая поэзия, в которой нет намека на грех. И спектакль, названный так же, как одна из самых знаменитых картин Александра Николаева – «Радение с гранатом», является, прежде всего, гимном красоте. На многофункциональную раскладную ширму даются проекции фотографий старого Ташкента и его обитателей, картин Николаева.
Это мир унесенных ветром. Советская власть и знаменитое землетрясение 1966 года почти ничего не оставили от самобытного города, которым был очарован в начале XX века русский художник. Специально для спектакля восстанавливали танец бачей, этим занимался хореограф Дэвид Руссив. Костюмы просты и изысканны одновременно. Оформление минималистское. Главный двигатель здесь – сама история. Историю рассказывают актеры. А вот как они это делают – другой разговор.
Первый раз мне довелось увидеть «Радение с гранатом» в январе 2007-го (месяца через три после премьеры), в Ташкенте. Из нескольких увиденных там и тогда спектаклей «Ильхома» этот произвел сильнейшее впечатление. Гастрольный спектакль в Москве показался мне поблекшей калькой с того яркого и страстного действа. Приглядевшись, поняла, что дело в исполнителях. Произошла странная вещь: почти все актеры играют теперь лишь внешние рисунки ролей, заданные когда-то. Из их игры испарились наполнение, глубина. Они растеряны и напоминают нестройный хор. И нет с ними человека-камертона, который настраивал ансамбль на верный лад.
Полковник Бяльцев в исполнении Бориса Гафурова – просто персонаж ярмарочного театра. Вместо образа – маска с нафабренными усами. В роли адъютанта Звягинцева, который со стыдом и испугом тоже замечает в себе постоянное желание бывать в «непристойной» чайхоне, выступает мачо Илья Дудочкин, чья фактура столь далека от образа мятущегося, нервного героя, что только диву даешься (в Ташкенте я видела Николая Леонова, он очень органично вписывался в образ).
Гораздо ярче, разнообразнее, жестче играл «светленького» бачу Алишера Константин Колесов; в исполнении Дениса Бойко персонаж смазан и отодвинут куда-то на десятый план. Хороший, тонкий актер Антон Пахомов почему-то стал наигрывать, словно пытаясь вывезти на себе разладившуюся партитуру всего ансамбля.
Именно возможность сравнить нынешнее состояние труппы с тем, которое я видела при жизни Марка Вайля, навела меня на мысль: «Орестея», представленная нам в Москве – вовсе не то, что поставил знаменитый режиссер. Хочется думать, что это – версия актерского коллектива, находящегося не в лучшей форме. Вайль жил в ногу со временем и был в курсе театральных тенденций и новаций – почему же увиденная нами «Орестея» кажется устарелой, провинциально претенциозной?
В какие-то моменты происходящее напоминало культовый спектакль театра им. Моссовета «Иисус Христос – суперзвезда», поставленный в 90-м году! Видимо, это сложная, мультимедийная, эклектичная постановка держалось на должном уровне только волей демиурга-режиссера. Теперь же – простор для самодеятельности. Чтобы не потерять нужный темп (спектакль длинный), актеры «гонят» действие, скачут по верхам.
Все три с половиной часа на сцене стоит равномерный ор, из-за чего постепенно перестаешь вслушиваться в текст. Грохочет живая рок-музыка, Тайлер Поламски к месту и не к месту поет на английском… Вместо обещанного саспенса – головная боль и разочарование. Не верю я в то, что так выглядел спектакль в сентябре 2007-го. Не верю, что на пике творческого пути Вайлю отказал вкус.
Сделаю отступление для единственного отрадного впечатления. В потерянной и развинтившейся актерской массе нынешнего «Ильхома» есть человек, который словно и не оттуда – Фарух Холжигитов, исполнитель ролей чайханщика Тахира в «Радении с гранатом» и Эгиста в «Орестее». Судя по его работе в «Радении» он не только удерживает роль во всей ее полноте, но еще и развивается, ищет, растет. И лукавый сутенер Тахир, и злобный царек Эгист – мерзавцы, но какие это разные мерзавцы в исполнении Холжигитова! Не в пример другим, актер собран и работает в полную силу – но это момент самодисциплины, а над этим есть недюжинный, нерядовой талант. Про таких говорят: актер божьей милостью.
Итак, «Ильхом» в кризисе. Не буду ударяться в панихидный пафос, и так ясно, что театр, похоронив своего отца-основателя, пережил шок, редко какому театру выпадавший. Проблема в том, что за полтора года осиротевшие ильхомовцы так и не определились, куда ж им плыть. Установка «театр будет жить, пока живы мы – его ученики» – общие слова. В сегодняшнем качестве театра-мемориала «Ильхом» может протянуть еще несколько лет и бесславно угаснуть. Жизнеспособность театр может проявить и доказать, лишь обретя нового харизматичного лидера-режиссера. Да, это повлечет за собой серьезные изменения во многом: репертуарной политике, общем облике спектаклей, может постепенно измениться даже школа. Но это единственный путь к выживанию. И если нет явного претендента на роль главного режиссера «Ильхома» в Ташкенте, то надо искать, охмурять и заманивать «варяга». Слава Богу, престиж «Ильхома» в мировом театральном сообществе высок, на призыв должны откликнуться. И новая, полнокровная жизнь «Ильхома» была бы лучшей данью памяти и любви к Марку Вайлю.
ЖЖ-юзер: x_oksana wrote:
30 Апр, 2009 10:52 (UTC)
что ж так плоско-то? ))
Спорить особо не хочется и незачем – все равно каждый останется при своем. Отвечу на последние сентенции (извините, совсем уж банальные).
Проблема в том, что за полтора года осиротевшие ильхомовцы так и не определились, куда ж им плыть – Определяться… странное слово. «Ильхом» давно – просто своим появлением и жизнью – определен экспериментальным театром им и останется. Быть может эксперименты станут более разношерстными и будут кому-то казаться слишком вне «ильхомовского» контекста, но театр готов к этому. Главное, чтобы нам самим было не скучно и интересно заниматься творчеством, а не тем, чем многие в Москве занимаются…
Установка «театр будет жить, пока живы мы – его ученики» – общие слова. – Так уж случилось, что это не общие слова, а историческая данность
– В сегодняшнем качестве театра-мемориала «Ильхом» может протянуть еще несколько лет и бесславно угаснуть. – Не дай Бог нам стать и быть мемориалом!!! Именно это нам все и предлагают усиленно. А мы почему-то сопротивляемся и каждый месяц что-то этакое вытворяем – малоизвестное московскому «обеспокоенному» бомонду.
Жизнеспособность театр может проявить и доказать, лишь обретя нового харизматичного лидера-режиссера – Без комментариев, потому как… ну не факт что только так и не иначе …
Охмурять и заманивать «варяга» – времена прошли, 21-ый век уж на дворе 🙂
Мы хотим размаха – варяга, да не одного, но только одной с нами группы крови и таковые – антигламурные , слава Богу есть и, благодаря им, будут проходить те самые эксперименты .
Особенно приятно про кризис 🙂 – особенно зная исторический контекст… жаль было бы если бы не появились бы эти слова… :-), в связи с «Ильхомом» … в очередной – надцатый раз :-))))
