Бедный Гамлет

Дмитрий Поваров

Статья также опубликована на сайте Afisha.uz

Любимый отец живым не бывает никогда. Мать всегда выходит замуж за того, кто отца убил. Невеста, скорее всего, умрет, а друзья совершенно точно предадут.  Семейный сиквел шекспировского “Гамлета” в постановке Овлякули Ходжакули открывает 34-й сезон театра “Ильхом”.

Считается, что “Гамлет” – пьеса-датчик, постановка которой больше, чем что-либо другое, говорит о сегодняшнем состоянии театра, да и вообще жизни. Английский режиссер Питер Холл как-то заметил, что эту пьесу театр должен пересматривать каждые десять лет. Овлякули Ходжакули со всей актерской командой “Ильхома” пришлось отвечать не только за себя, но и за все первое десятилетие нового века.

Если задуматься, «Гамлет» – произведение, которое давно уже должен был поставить туркменский “укротитель классики”. Овлякули Ходжакули любит интерпретировать мировые театральные бестселлеры  жестко, оригинально, спорно. Видимо, в  этот раз общая интеллигентность и почтение к автору, не позволили режиссеру перекроить пьесу –  не только разбавить ее модернистскими кунштюками и современными антуражем, но по возможности, прирастить к хрестоматийному тексту новый смысл.

Первые двадцать минут этого “Гамлета” смотришь с волнующей настороженностью. В гипнотической сценографии Марии Сошиной минимум средств – при предполагаемом максимуме напряжения.  Сцена затянута красным, на красном заднике четыре двери, посередине – красное прямоугольное возвышение, вокруг которого можно накрутить немало метафорических толкований. Музыка Артема Кима как всегда аутентична, хореография Антона Авруцкого – точная комбинация тяжко перекатывающихся мышц, и мучительных выгибов. В сочетании разных переводов – многоголосица, беззаконие стилей. Тут и классический текст Бориса Пастернака, и что-то совсем новенькое – из-под пера, не совсем  шекспировское,  – сочиненное российским автором Андреем Черновым.

На фоне сравнения с античным  “аналогом” “Гамлета”  – ильхомовской “Орестеей”, ждешь от трехчасового действия свежих постановочных решений, поскольку от всех сценических партитур (световой, звуковой, пластической.) устаешь наслаждаться очень быстро.

Однако, втягиваясь в просмотр, ловишь себя на мысли: Ходжакули просто рассказывает историю Гамлета, принца Датского. Рассказывает для тех, кто впервые встречается с пьесой Шекспира в ее полном варианте. Рассказывает, как является Призрак убитого отца, как толкает сына на месть, как  Гамлет-младший готовится к исполнению своего плана, как Клавдий сопротивляется и старается от настойчивого пасынка избавиться, как в конце почти все герои погибают. Обычная семейная разборка по-королевски –  драматический эффект улетучивается  к антракту. Все остальное уже остается за рамками просмотра.

Создается такое впечатление, что режиссер абсолютно не ставит своей целью найти в «Гамлете» что-то новое. Воплощенные незначительные сценические придумки (заглатывание Гамлетом нижнего белья Офелии, исподнее героя, исписанное именем невесты) в зачет не идут,  и могут будоражить лишь воображение поклонников Фрейда. Непонятным осталось, зачем понадобилось режиссеру столь сложно интерпретировать сцену поединка Гамлета и Лаэрта? – Актеры “Ильхома” всегда славились отличной фехтовальной выучкой.

Считается, что для успеха «Гамлета» нужен, прежде всего, сам Гамлет. Судя по аннотации, главный герой в премьерной постановке  – интеллектуальный хулиган, веселый человек в невеселых обстоятельствах. Антон Пахомов у Ходжакули – это Гамлет для старшего школьного возраста, который  вертится как уж на сковородке. Выдавливая инфантилизм, он слишком прямо чувствует, слишком раним и не способен рассуждать, ненавидя и любя до истовости. Расставленная им на сцене мышеловка действует вопреки, а не по логике действия героя. Режиссер, словно боится оставить Гамлета один на один с текстом, превращая монолог “Быть или не быть” в процесс непрерывного общения – подростку такие философские выкладки явно не под силу.

Вместо Гамлета на первый план в спектакле вышли ушлый авантюрист Клавдий (Георгий Дмитриев) и благополучный хохмач Полоний (Вячеслав Цзю). Олицетворяющий поговорку “в семье – не без урода”,  обаятельный и уверенный в себе Георгий Дмитриев стал, по сути, главным действующим лицом постановки. Хамоватая жизнерадостность великолепного Полония настолько перекликается с пластичной изменчивостью Клавдия, что когда Полония убили, Цзю пришлось вернуть на сцену в другой роли, иначе зрители бы точно заскучали.

Режиссеру придется серьезно поломать голову над тем, как трансформировать этот дует, когда  роль Клавдия в другом составе будет играть Борис Гафуров, актер совершенно другого амплуа и диапазона нежели Дмитриев.

Понятно, почему Гертруду в спектакле Ходжакули играет Марина Турпищева – яркая, чувственная очень интересная актриса. Конечно, такая Гертруда должна была позариться на Клавдия, годящегося ей в сыновья. Однако решающее объяснение с Гамлетом  у нее не удается, хотя она и старается быть величавой.

Особняком в постановке стоит роль Горацио в исполнении Ольги Володиной. Вместо однокашника и помощника Гамлета в традиционной трактовке образа, или тайного манипулятора всей интриги  в радикальных прочтениях, Горацио  у Ходжакули –  мерно расхаживающая по сцене немолодая женщина. Она для Гамлета как няня, у которой ребенок рос на глазах и теперь отправляется во взрослый мир, – то к груди его прижмет, то обнимет  и поцелует, то историю какую-нибудь расскажет, то в школьном спектакле подсобит. Вот только изменить ничего не может  – Гекуба уже наметила план мести.

Такая вот получилась история про семью. Про ту, которая главным образом «несчастлива по-своему». Впрочем, самое то, что нужно публике, которая сегодня приходит в театр развлекаться, семейные сериалы поднадоели, а сложную трактовку трагедии не осилить за вечер. Таков он “Гамлет” наших дней.

P.S. (от 26 сентября 2009) К тому моменту, как появилась необходимость домыслить премьерную постановку “Ильхома”, автору удалось посмотреть еще одного “Гамлета”  – на этот раз в слегка измененном составе. На смену Георгию Дмитриеву в образе Клавдия предстал Борис Гафуров, а Лаэрта сыграл Фарух Холжигитов.

Что касается последнего, то явную подмену персонажа, сыгранного до этого Ильей Дудочкиным, может обнаружить разве что чрезмерный эстет. Лаэрт в исполнении обоих актеров, – прямодушный в любви и в ненависти, словно иллюстрация к хрестоматийному шекспировскому тексту. И это, безусловно, одно из главных достоинств ильхомовского “Гамлета”: в спектакле Овлякули Ходжакули много хороших актеров и несколько хороших актерских работ, пусть и не объединенных, на взгляд автора этих строк,  каким-то новым постановочным решением.

Режиссеров, которые берут на себя смелость в наше время интерпретировать  «Гамлета», объединяет установка на концептуальность, современность и общедоступность. В этом смысле постановка Ходжакули  – одна из самых общедоступных. На его “Гамлета” нужно водить учеников старших классов и студентов театральных вузов, которым  туркменский режиссер поможет  “вживаться” в образы  классического текста, добавив в действие совсем немного сценических “вульгаризмов”.

Вот загадочный, облаченный в белый балахон призрак, общающийся с Гамлетом на языке первоисточника (Тайлер Полански). Вот быстро забывшая убитого мужа и по-женски слабая Гертруда (Марина Турпищева). Вот  несчастная Офелия (Алина Цимерман), чья любовь поругана и рассудок помутнен. Вот, наконец, “двое из ларца” – Розенкранц и Гильденстерн (Владимир Юдин и Павел Лукашенко).

Как и во всевозможных «Гамлетах», сыгранных на разных сценах за последние годы, Клавдий вытеснил  Гамлета с авансцены. Но если Георгий Дмитриев великолепно играет циничного современника, то Клавдий-Гафуров ироничен и мудр в суете, ползущей на него со всех сторон. Насмешливая интонация речей  Клавдия бальзамом проникает в зрителя, пока племянник борется с очередным приступом инфантилизма.

Всматриваясь в  работу и.о. худрука “Ильхома”, нельзя обойтись без комбэков  – пред нами человек, который сегодня везет на себе груз ответственности за коллектив Марка Вайля. В этих тихих фразах монолога со Всевышним так сильно слышится философская мудрость, правленая житейским опытом, что  и возникает большое желание переименовать постановку в трагедию о Клавдии, короле датском.